ВЗГЛЯД МАРУСИ КЛИМОВОЙ НА РУС. ПИС, РУС. ЛИТ. И НА ОКОЛО (О книге: Маруся Климова. Моя история русской литературы. – Спб: ИЦ "Гуманитарная Академия", 2004. — 352 с. – (Серия "Ars Pura. Русская коллекция")

Наверно, такая книжка ОБЯЗАНА была появиться. Но если вы думаете, что это — лишь изъебство одной питерской дамочки, дочки приличных советских родителей, которая кончила элитную советскую школу, потом терлась по наркошным и прочим богемным туснякам, сожгла в качестве акта нон-конформизма свой диплом филолога, а затем стала (успешно!) переводить почти никому до нее у нас не известных французских скандальных гениев Селина и Гийоту (Гийота?); потом стала и сама писать, и вот дописалась уже до того, что обкакала вслед за Сорокиным вершины нашей классики, "наше все", обозвала Пушкина дураком и вообще открыла свое изделие о русской лит-ре портретом, конечно, Дантеса, — если Вы думаете о ней "только так, только так, — так и не иначе", то Вы думаете о ней не совсем точно. Вы опираетесь на факты, которые, правда, — гнусно упрямая вещь, но ничего общего со скрытым в них смыслом, мне кажется, они в данном случае не имеют! Самое интересное в Марусиной книге — это она сама, вот такая, как она есть, "вот стою я перед вами, простая русская баба (питерская богемная дамочка)…" Потому что ее женский афронт Пушкину с его "Я помню чудное мгновенье…" остается все-таки недоказанным. Достал ее этот Пушкин с его мгновением еще в школе, — вот и весь аргумент! И еще, подлецъ, обозвал объект мгновения и вдохновения за глаза "вавилонской блудницей"… Вот и верь после этого мущщинам… Однако важный идейный посыл в обкакивании Пушкина у Маруси все же имеется. Потому что: а) Пушкин — самый главный перун в капище нашей обрыднувшей ей своими ценностями русской классической литературы; б) Пушкин был урод, Маруся же как дама и вообще человек современный — за красоту, а значит, естественно, и за Жоржа Дантеса. Потому что, в отличие от Пушкина, Жорж не ездил по ушам всем своими рифмованными "мгновениями" и "чувствами добрыми", про себя обзывая вдохновлявшие его на все это предметы матерно даже, а делал конкретные вещи: карьеру, занимался успешно бизнесом, соорудил крепкую, почти дружную семью и умер, всеми почитаемый, в глубокой старости. Дантес честно прожил жизнь красивого и хваткого обывателя. А вот Пушкин, — он и следом все эти разнокалиберные рус. писы, вышедшие из его гоголевской шинели, стали внушать своим наивным и диким согражданам наивные и дикие мысли о добре (нематериальном) и первенстве морали над красотой, а изящной словесности — над реалом жизни. Конечно, среди тех, кто тогда выполз из-под полы гоголевской дохи, были и способные авторы: тот же сам Гоголь, а также Достоевский (но он развил в русских вообще укорененный в них мазохизм), Блок (однако почему-то он разонравился Марусе в последнее время; на стене ей приелся его портрет), Фет (который чудо), Северянин (который великий поэт), Лермонтов (которого читаем с замиранием сердца, особенно, какой он был среди всех них, даже на маскараде, искренне злой, и ЧЕСТНЫЙ В ЭТОМ!), Хармс (который бог и феномен), опять же Кузмин, который опять же чудо… Но наряду с чудами из ветхой шинели повыползла на свет божий, словно блохи, и масса всяких "юд" (евреи, не сметь обижаться, — это мы не про вас сейчас говорим!), как-то — зануда дикая, лишенная всякого вкуса Л.Толстой; тупейший сантехник Горький; олигофрен Хлебников и дебил Платонов; нудный мудак Некрасов и бурный некрофил, онанист и педераст Маяковский (который дрочил на портрет Ленина на стене, и даже не постеснялся написать об этом, и не единожды!), а также с явным гомосексуальным закосом "темная лошадка" Шолохов и скучный профессор-педофил В.Набоков. Самое мерзкое в них было то, что они призывали к добру, топору и к совести, и к самосоверщенствованию, похожему на вынужденную в кубрике суходрочку. Если ж кто и был из них типа свой брат "эстет" (вроде педофила-профессора), то все равно гундел, как шершень, о какой-то там любви, — "Ах, — любофффф!.." — МОРКОВЬ! — скептично отрежет на это искушенная в жизни Маруся. И будет права: "достала" ее вся эта фальшь и нелепица русской жизни, как пешего питерца достает мразь и слякоть ноябрьского предвечерья… Я думаю, Маруся Климова – это тот ребенок, который сказал: "А король-то голый!" (Хотя, возможно, что не король гол, а ребенок — эротоман…) Конечно, она констатировала (с неизбежным субъективизмом оценок) то, что мы не только давно чувствуем, но уже и отлично знаем: крах ценностей, на которых основывается ПРЕДСТАВЛЕНИЕ (поневоле инфантильное) отечественного обывателя о жизнеустройстве, о месте добра и литературы в нем. Не Унесенные ветром, а Облапошенные в руинах, — вот кто мы суть. О какой уж тут национальной идее зараз и гутарить-то… Замечательный почти заключительный аккорд книги — рассказ о бабе, которая пошла на панель, чтобы только иметь возможность прокормить дочурку, а главное — издать за свой счет сборник графоманских стихов. "Больше всего меня поразило то, что, занимаясь таким приземленным и сопряженным со множеством неприятных моментов ремеслом, то есть постоянно соприкасаясь с наиболее мрачной и опасной стороной жизни, включая всевозможные разборки со своими сутенерами или подвыпившими клиентами из числа законченных уголовников, эта баба не только сохранила в своей душе веру в любовь и символический "солнечный свет",… но и убеждение в том, что в литературе царят какие-то совсем иные, не такие жесткие, как в ее жизни, законы, а откровенная туфта, которую она сочинила, способна принести ей чуть ли не мировую известность и бабки". Маруся начисто лишена подобной наивности. Отечественная и парижская литературная жизнь хорошо научила ее, "где какая рыба и почем". И Марусе лишь осталось констатировать, что мир В ПРИНЦИПЕ устроен таким образом, что торжествует всегда обыватель, что мир полон или лохов (у нас) или всезнающих проныр (у нас и у них), и что гений (признанный или нет) — это тот, "у кого хватает мужества остаться один на один с вечностью, то есть фактически ни с чем, с пустотой". И не приплетайте сюда буддизм, — речь идет о совсем прозаичной, отнюдь не такой иррациональной и возвышенной "Пустоте". Хармс в дурке и Цветаева у посудомойной стойки выглядят много конкретнее… А вообще, заключает Маруся, "никакой литературы на самом деле не существует! Сама по себе вера в ее существование уже является глубоким заблуждением. Потому что литература — это даже не вера в торжество конечного счастья на земле. Это такая утопия, которая никогда не кончается и всегда рядом! Иными словами, нет никакого смысла пытаться отделить литературу от собственной жизни, и каждый, кто в той или иной форме пытается это сделать, по сути, чего-то просто недопонял в жизни. Точно так же, как и тот, кто доверчиво вкладывает свои бабки в какой-нибудь бандитский синдикат, прежде всего, тоже чего-то не понял — именно в жизни, а не в экономике". Короче, достала, достала жизнь… Но даже и оставаясь лохами, сохраняйте "полное спокойствие внутри себя", только не называя это буддизмом. Потому что и русская классика, и буддизм, и любая вера вообще, — сильно закавычивают жизнь, ограничивая ее дыхание. Будьте проще и будьте внутри себя. А Марусю Климову на самом деле зовут Т.Н.Кондратович, — но это, может быть, и неважно…

© Валерий Бондаренко