Елена Дунская
* * *
Была любовь, да кончилась,
Отплюшкалась, отпончилась,
Отджинилась, отпивилась,
Как моль, из сердца вывелась.
Остались в сердце дырочки
У вечно юной дурочки.
Уж не вставать на цыпочки
Под звук любимой дудочки.
Пусть так, а всё же верится,
Что жизнь хорошим мерится,
Что снова разапрелится
И раззвездится вновь.
Что если не захочется,
То никогда не кончится
Прекрасная, несчастная,
Счастливая любовь.
* * *
Ты никак за меня не в ответе.
Ты ни в чем не повинна, судьба.
Не суди же меня после смерти,
Дескать, вот – оказалась слаба.
Я ничем своей боли не выдам,
Никому не скажу ничего.
Просто кончилось время на выдох.
А на вдох не хватило его.
* * *
Как обманулись мы,
Когда за легким словом
Пытались затворить
Невидимую дверь.
Смеется нам в лицо,
Вот-вот взлететь готово…
Ни цепью, ни кольцом
Не удержать – поверь.
Испетое сто крат
В романах и сонетах,
Истертое в веках,
Как взор кариатид,
Глядящее с холста
И ставшее предметом,
Оно не помнит нас,
Но вот, гляди: летит!
Тень ветки на стекле.
Июльская цикада.
Осенняя звезда
И зеркало в ночи…
О как мне от тебя
Его услышать надо!
Прошу, произнеси…
И все же – промолчи.
* * *
Попробуй-ка скрыть тут своё удивленье,
Когда оборвёт твой привычный разбег
Прочтённое вдруг на столбе объявленье:
«Сдаётся квартира.
Навек».
Со всеми удобствами,
И с телефоном,
И в центре,
И окна во двор,
И с балконом,
И ком. быт. услуги поставлены в счёт…
Почти что задаром,
И мебель ещё!
Ни дня, ни минуты!
Мгновенно – и сразу!
Успеть бы, пока не сбежался народ…
Но только смущает последняя фраза,
Одно лишь условие:
«Деньги – вперёд».
Я И ТЫ
Ну почему твоей душе
Всё-всё во мне – не по душе?
Зачем ты хмуришься, когда
Твой взгляд с моим встречается?
И наша встреча никогда
Улыбкой не кончается?
Что ж вызываю я в тебе
Одно лишь раздражение?
Ведь я-то отношусь к тебе
С большим расположением…
Но если уж на то пошло,
Испробуй правды горькой:
Я – человек.
А ты стекло.
Ты – зеркало – и только.
И СНОВА ПРО ЛЮБОВЬ
Все те, кто ползают по дну
И над водой летают,
Одну и ту же смесь вдохнут –
И дружно выдыхают.
Хватает всем.
Лишь мы вдвоём
Дышать друг другу не даём.
* * *
Вот столько-то – отправлено.
Вот столько-то – раскуплено.
Вот столько-то – разграблено.
Вот столько-то – загублено.
Вот столько-то – отложено.
Тому, кому положено.
– А если что останется,
Оно – кому достанется?..
– Ну сколько ж вас,
Наивненьких,
Доверчивых и добреньких?
И сколько ж вас,
Послушненьких,
А главное – съедобненьких?
– Вот столько-то – замучено.
Вот столько-то – затравлено.
Ещё тристолько – споено
И – далеко отправлено.
– А что же с теми станется,
Кто всё же тут останется?
– Ч т о с п а р т и е ю с б у д е т с я,
Т о и с н а р о д о м с т а н е т с я!
КОНСЕНСУС
– Д р е б е д е н ь,* –
Сказал Рабочий,
вырубая свой станок.
– Д р е б е д е н ь, –
вздохнул Министр
( и горше он вздохнуть не мог).
– Д р е б е д е н ь? –
спросил с испугом
у Совета Президент.
– Д р е б е д е н ь, –
не голосуя,
отвечал ему Совет.
– Д Р Е Б Е Д Е Н Ь !!! –
над всей страною
глас народа зазвучал.
– Д р е б е д е н ь, –
сморкнулся Маршал, –
и на кнопочку нажал…
______________
*Автор не возражает, если вместо эвфемизма «дребедень»
в тексте прозвучит любимое народом и уважаемое автором
«всё хуйня».
* * *
Просто – в жизни очень просто:
Солнце – ветер,
Небо – ночь.
Просто делать Окна РОСТа,
Нелегко себе помочь.
Нелегко себя исправить:
Срезать, отполировать,
Только гладкое – оставить,
С заусенцами – убрать…
И вопрос – в который раз: –
Почему не любят нас?
Почему простым и серым
Просто жить на свете белом,
А у тех, в ком хитрый Бог,
Вечный уголёк зажег,
Всё несладко, всё неладно,
Всё трагически нескладно?
Потому что, стало быть,
За уголь надобно платить.
* * *
Почка-почка,
Два крючочка,
В сердце – электроразряд.
Через дырки в оболочке
Молча лёгкие глядят.
Ручки-ножки,
Огуречек…
Вид – ну прямо – на парад!..
Спи спокойно, человечек,
Ты ни в чём не виноват.
– Доктор, доктор,
Добрый доктор,
Я сама едва дышу
И, наверно, скоро сдохну…
Помогите,
Я прошу!
– Ничего не бойся, дочка,
Проживешь – лет шестьдесят…
Почка-почка,
Два крючочка,
Через дырки в оболочке
Сердце с лёгкими глядят.
За окном – осенний вечер,
Над столом – душа моя…
Ручки-ножки,
Огуречек…
Вот и вышел человечек.
Неужели это – я?..
ЭКОЛОГИЧНСКО-ПОСТАПОКАЛИПТИЧЕСКОЕ
Я поливаю свой цветок,
И он растёт всё выше, выше…
Я разбираю потолок
И примеряюсь к нашей крыше.
А там, над крышей, облака,
Радиоактивны и кислотны.
И нет полезней для цветка
Дождей зелёных, ливней желтых.
Гляжу – и всё не нагляжусь
Я на бутоны цвета сажи.
То к ним присосками прижмусь,
То нежно щупальцем поглажу.
ДРУЖЕСКАЯ ПАРОДИЯ
НА БУЛАТА ОКУДЖАВУ
Девочка плачет –
Мальчик улетел.
Её утешают,
А мальчик – летит…
Девушка плачет –
Жениха всё нет.
Её утешают,
А мальчик – летит…
………
Плачет старушка –
Мало пожила…
А мальчик вернулся,
А он – голубой.
НОЧНОЕ ЭССЕ
Звздит звезда,
Луна лунит.
И клён под ветром
Ветку клёнит…
О, как прекрасно Соня спит,
Пока Семён её семёнит!
МУЛЬТФИЛЬМ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ
Человек гулял с собакой.
Был он тихий, неприметный
И вообще – закоренелый
Холостяк-интеллигент.
Он гулял себе и думал
О своих заботах разных,
А собака методично
Обходила каждый столб.
Так они гуляли молча
По тропинкам по песчаным,
По сугробам белоснежным,
Размышляя о своём.
Холостяк шагал и думал
Об одной прекрасной даме.
(Муж её – его начальник,
Неприятный человек.)
Ну а пёс бежал и думал
О соседской славной суке.
(С ней гулял хозяин-злыдень,
Не спуская с поводка.)
– Ах была б она свободна!
Я б ей – руку,
Я б ей – сердце!
Я б тогда на ней женился,
Ну а больше ни на ком…
Так печалился Хозяин,
Ну а пёс понуро плёлся
И хвостом мотая куцым,
Безнадёжно рассуждал:
– Ух, когда б не этот злыдень,
Разорви его, Хозяин,
Мы бы с нею убежали
Далеко бы-далеко…
Мы бы с ней в снегу валялись,
И она б смеялась нежно…
А другую – хоть вяжите –
Ни за что я не хочу!..
– Заявленье об уходе!
Завтра утром…
Нет! К обеду!…
И в лицо ему всю правду
Врежу сразу…
И тогда…
– Завтра вечером, как выйдем,
И в его дублёной шкуре –
Точно – сделаю дыру…
Так они покипятились,
А потом домой вернулись
И смотрели передачу
«Доброй ночи малыши»…
Год прошёл.
Они гуляют.
Всё гуляют,
всё мечтают…
Разве это не прекрасно,
Если есть о чём мечтать?
НА СЕРЕДИНЕ ПУТИ
Ещё не поздно всё исправить:
Червонец к пенсии прибавить,
Собрачника переменить.
Построить дом, посеять ветер,
Раздуть огонь роскошных сплетен –
Короче, далеко уплыть.
Ещё абстрактные понятья
И кровь пьянят, и греют ум,
Но всё конкретней восприятье,
Подробней счёт житейских сумм.
Ещё вся жизнь – к услугам нашим!
Ещё пожнём –
И вновь распашем,
Все неустройства устранив.
Ещё концы с концами сводим,
Но неуклонно переходим
Из негатива
В позитив.
* * *
Купавна стоит на песке.
На улицах дети играют,
Как на морском берегу.
А я всё понять не могу,
Откуда такая тревога
В коротенькой этой строке:
К у п а в н а с т о и т н а п е с к е.
Из леса иду налегке.
Мычит на лужайке корова.
И поезд свистит вдалеке.
И дочка смеётся.
И снова:
К у п а в н а с т о и т н а п е с к е.
А ночью приснился мне сон:
В безветрии тягостный стон –
Песчаная буря накрыла
Купавну –
ни кровель, ни крон…
Но утром, точь-в-точь как вчера,
Июльское небо сияло
В росинке на каждом листке,
И дочка навстречу бежала
С зелёною шишкой в руке…
Купавна стоит на песке.
* * *
Книжки пишут очень просто:
Слово к слову,
Строчка к строчке,
За страницею страница,
Зачеркнем – начнем опять.
Книжки пишут очень быстро:
Ночь за ночью,
Год за годом,
За морщиною морщина,
За тетрадкою тетрадь.
И чернила полиняли,
И тетрадки истрепались,
И родные недовольны:
Не хватает им тепла.
Надо бы поставить точку –
Снова ставишь запятую.
Снова пишешь с новой строчки…
Написал –
И жизнь прошла.
* * *
Пока падает лист,
Проходит целая жизнь
Букашки, или жука,
Или белого мотылька.
Пока падает лист,
Осень сбавляет вес.
Я понимаю, что без
Меня мир проживет,
А я без него – нет.
Себе говорю: «Держись,
Другого выхода нет…»
Пока падает лист.
* * *
А. Минкину
О, этот краткий, сладкий чад,
Бутончатый и лепестковый!
Томительный, неровный лад –
Ужасный возраст подростковый.
Знобительно, невнятно, вскрад
Влекущее воображенье…
И любострастный, острый взгляд,
Предвосхищающий взросленье.
Всесильных запахов поостор,
Мутящий, точно отравленье.
Двух сущностей смертельный спор:
Пора цветенья…
Двух сущностей извечный спор:
Слиянье или разделенье?
Прикосновения костер
И водопад неутоленья,
Внезапной грубости зиянье…
И разделенье
и
слиянье!
ГАЛЕРА ЛЮБВИ
Средь просторов простынь,
На волнах одеял,
В белой пене подушек
Ты меня потерял…
Нас швыряло то вверх, то вниз,
Нами правил не легкий бриз,
А могучий смерч-ураган
Нес двуспальный диван…
Мне б на помощь позвать,
Но зови-не зови –
Весла ног неустанно
Мчат галеру любви…
Я от качки совсем пьяна.
А лицо твое, как луна,
То взлетит, то исчезнет вдруг
Между мачтами рук…
Если чайка кричит,
Значит, гавань близка,
И штормит все слабей,
И усталость сладка…
Все певучей уключин скрип,
Голос кормчего вдруг охрип,
И, нежней всех возможных лон,
Примет нас берег-сон…
* * *
Я когда-нибудь умру,
Но уж точно не в жару,
А в мороз трескучий.
И не утром – к вечерку,
Только выпью кофейку,
Да заварю покруче.
Скоро старый Новый год,
Дел у всех – невпроворот!
Наплевать, что старый.
Выпью – может, все пройдет,
Злую тучу пронесет
Да над моей гитарой.
Ну а если не пройдет,
Это значит – мой черед:
Выходи из строя!..
Подниму повыше взгляд,
Может, все меня простят –
Дело-то простое.
Подниму повыше взгляд…
Ну а если не простят –
Значит, я не стою.
ФОРМУЛА ЛЮБВИ
Я выпью чернила
Я газу врублю!
Я больше тебя…
Я уже… не люблю!
А может с балкона?
Но хватит угроз! –
Подмостками сделаю
Крымский помост!
И там, над красавицей
Москво-рекой
Вкусить приготовлюсь я
Вечный покой.
Прощай, моя молодость
И красота…
Но прежде,
Чем с Крымского
Рухну моста,
Узнают пожарные,
С ними милиция,
Прохоже-проезже –
И прочие лица –
От ЦПКО
Пусть несется к Кремлю
Романс про мерзавца,
Кого я люблю!
* * *
Который год живу не по уставу
И на губах все слаще привкус дегтя.
Как ни ершись, а все равно устану.
Как ни жалей, но отдавать придется.
– Сосмертник мой, –
– Сказал мне друг сурово, –
Попробуй жить на свете терпеливо.
Помягче шаг. Побезопасней слово –
И, может быть, все кончится счастливо…
Мы радуемся малому куску,
Нежданной книге, купленной случайно,
И величаем светлою печалью
Обыкновенную тоску.
* * *
Ольге Чугай
Все пустяки. Все просто ерунда.
Но только знать хотелось бы, куда
Ведет дорога. А над ней звезда
С другой звездою говорит доныне.
Зачем стихи слагаются, когда
Что ни душа – то склеп или пустыня.
На кладбище несбывшихся надежд
Пестрым-пестро от праздничных одежд.
Опять змеится очередь в Манеж
На вечный «кич», на нового кумира.
Все ярче зрелища
и все преснее хлеб.
Чума отныне стала частью пира…
Прости, мой друг,
Я, кажется, брюзжу,
Занудствую.
Но страх в себе глушу,
Когда с недоумением гляжу
На чахлый серпик, что в ночи дымится.
А звездам этим, видно, сносу нет.
Смерть – на бегу.
Любовь – «а-ля фуршет».
Век на закате.
А судьба все длится…
ГЕНЕАЛОГИЯ
I
Наверно, никогда не прекратится это:
На кольцах годовых отчетлив след жучка.
И все еще живет старинная вендетта:
Немолчный сердца стук –
Сухой прицел зрачка.
Как муха и паук,
Табачный дым и роза,
Как ветер и свеча,
Свинец зеркал и взгляд –
Так сцеплены навек
Обыденность и греза…
И – пощади нас Бог,
Бредущих наугад…
Я знаю назубок,
Я все про это знаю,
Но одержимо вновь вытаптываю круг,
Прости меня, любовь,
Тебя я убиваю –
И за тобой лечу
Не размыкая рук…
Нет выбора у нас,
Но есть еще надежда –
Однажды прорасти неведомым дичком.
Спокоен будь, мой ствол,
Себя не помня прежним,
И сладко засыпай,
Присыпанный снежком.
II
Пускай я о тебе одно лишь только знаю:
Ты – дерево.
Но я – я тоже – человек!
Ты протяни мне лист,
Тебе я нагадаю
Протяжный зимний сон
И лета долгий век.
И с нами ничего худого не случится,
Покуда легкий пар клубится над водой,
Покуда снег идет
И быстрая синица
Садится хлеб клевать
На детскую ладонь.
АПОКАЛИПСИС
Земные часы на полyночи
Стоят.
Над церквами, над срубами,
В воде, отдающей полудою,
Густой кровяной слюдой,
Некошеный страх отражается.
И черная стая снижается.
Все сoлоней бабам рожается
Под шелест молитвы худой.
И в каждой семье – по раскольнику.
И в каждой петле – по разбойнику.
А истина мечется по кругу,
Не ведая сна и границ.
И небо набило оскомину,
Пресытившись клекотом птиц.
И вроде все сроки отмерены,
Все беды на прочность проверены.
А тайны все – Богу поверены.
И – крошевом – жизнь без прикрас…
Но где-то в укроме заплатанном,
Надежды надежно припрятаны,
Как горстка семян, про запас.
Не правда ли, все одинаково:
От первой победы Иакова
До этой закушенной, лаковой,
Задымленной веком губы?
Крошится небесная корочка.
И сладко поет полукровочка.
Трещит смоляная веревочка
Под тяжестью общей судьбы.
АСТЕНИЧЕСКИЙ СИНДРОМ
I
Когда луна,
Заваливаясь набок,
Швыряет нас
В такой глубокий амок,
Что беспричинно в новеньких часах
Японская сникает батарейка.
(Так в клетке затихает канарейка,
мистический испытывая страх.)
А на экранах – новый Буревестник,
Подкорки властелин,
Судьбы наместник,
Пророчит бури новый поворот.
Разлад.
Разброд –
До умопомраченья.
И – неизбежно –
Ж е р т в о п р и н о ш е н ь е,
И – воскрешенья
радостный аккорд…
Но это – завтра.
Нынче ж вечер дивен,
Так вернисажен, бледен,
Так картинен!
Бульвары цедят
Поцелуев мед.
Уютно всем под крышей Зодиака.
В сплетение злокачественных знаков
Там,
За глухой и нежной синевой –
Не верится.
Но вот,
Перед рассветом,
Луна моргнет каким то пыльным светом
И скатится
отрубленной главой…
II
Теперь все ясно:
Судеб искривленье –
Наукой разъясненное явленье.
Растаял вкус
Запретного плода.
Едва взбрыкнут
Капризные светила,
Как в нас самих
Уже трещат стропила
И крыша едет –
Ведомо куда.
Теперь мы знаем,
Отчего страдаем.
Себя едим
Или других съедаем…
Живых анчаров
Тучные стада…
Исходит ядовитыми парами
На дне души
Тяжелая вода.
III
Лишился мир лица.
Но и с изнанки
Изгажен он,
Как стол, в тяжелой пьянке.
Простят ли нам зверьё и муравьё?..
Уж близок миг
Последнего дыханья.
А п о к а я н ь е
Метит
В о п р а в д а н ь е…
И вновь восходит:
«Каждому – свое».
* * *
Помойку третий день не убирали.
И жадно голуби клевали и клевали.
Дождь лил и лил, сырым своим теплом
Упрямо насыщая каждый дом.
Дрожал июль в московском захолустье.
И переулки превращались в устья,
И мостовые становились дном,
Так что не шли, не ехали, а плыли.
Над всем царил могучий запах гнили…
Под языком не таял валидол.
Казалось, сердце обращалось в бегство
От этих туч тяжелых цвета перца.
И жизнь кончалась. И не продышать
Туман гипотонического страха.
Мозг разбухал в горячей фуге Баха,
А дочиста отмытая душа
Глядела безнадежно, безжеланно,
Грозя вот-вот угаснуть бесталанно…
С размокшего газетного листа
Уже срывались знаки оптимизма,
Но тайные резервы организма
Открылись вдруг.
И – головой с моста –
Вдруг захотелось кофе, жизни, счастья…
Внезапно обмелевшее ненастье
Нам возвращало лето и озон.
Дивились мы могуществу природы.
А вечером блюстители погоды
Нам разъяснили, что прошел циклон.
* * *
И. Иогансону
Отсутствие Хроноса
Жизнь продлевает не слишком.
Присутствие Бахуса
Все же ее оживляет.
Параметры жизни:
От темного дна –
И до крышки…
Но все же
Сечение
Стать золотым обещает.
А жизнь с каждым днем
Все опасней, трудней и нелепей.
Но веруя в то,
Что все снова вернется на круги,
С упрямством безумцев
Друг друга мы пишем
И лепим,
И все неустанней и глубже
Мы дышим друг в друге.
* * *
Уже смешно чему-то удивляться
И на судьбу щекою опираться,
Как на подушку,
Грезя наяву.
«Свой путь земной пройдя до середины»,
Однажды взвыть от боли загрудинной,
Ничком упасть в колючую траву.
Вот был – и нет.
Уж и лица не вспомнить.
Поминками последний долг исполнить,
Следя, чтоб все как надо – на столе…
А там – опять:
Подъемы и провалы,
То свадьбы назревают,
То скандалы,
То лопаются трубы в феврале…
И зрелый свет над медленной рекою
Зовет напрасно к миру и покою –
Нам некогда в поток его глядеть.
Нам недосуг в потоке отразиться.
Задуматься.
Вглядеться.
Удивиться.
Жмут сроки,
Только поспевай крутиться,
Чтоб успевать.
* * *
Бьют часы
На Спасской башне.
Бьют жида.
За стенкой пьют.
Патриот,
Совсем не страшный,
Открывает
Страшный Суд.
Хари Кришна,
Хари-хари, –
Барабаны нежно бьют…
И опять из Босха хари
Мне проснуться не дают.
На глазах как будто гири
Или шоры…
Перепой…
И в сортире,
Словно в тире,
Не смолкает вечный бой.
Перебой
С водой и светом
Белым
Мат
И тем больней…
Так тем боле,
Песню эту
Перепой повеселей.
Чтобы нежно
Мысли масло
Всем опять ласкало слух.
Чтоб в здоровом теле
Страстно
Замирал здоровый дух…
Бьют часы
На башне Спасской.
За спиной
Скворцы поют.
На рассвете.
Волк у Хармса…
А поэта душит астма
И отсутствует уют.
СОВРЕМЕННАЯ БЫЛИНА
А.А. Галичу
Такая вот история,
Извечное присловие:
Все, дескать, возвращается
Да на круги своя…
Но в том-то и безделица,
Что так оно и деется:
Все вправду возвращается
Да на круги своя.
Мели, мели, Емелюшка,
Покуда дышит времечко.
Средь ясна дня затмения
Бояться не моги.
А если репрессируют,
Так реабилитируют,
Поскольку возвращается
Все на своя круги.
И снова станет беленьким
Все то, что было черненьким.
К немым вернется зрение
И голоса к слепым.
Прощение – ученому
И памятник – прощенному…
Взамен навеки канувших
Мы новеньких родим.
От громких истин азбучных,
От переборов праздничных
До этой правды аспидной –
Каким мы шли путем!..
Такая вот история…
Но унывать не стоит нам:
Передохнем маленечко –
И новый круг начнем.
ТЕНЬ
Я устану следить за гудящей толпой
Переулочных летних ручьев.
И летит моя тень по следам за тобой
И садится тебе на плечо.
Этот шумный поток даже камни дробит.
Ты бредешь сквозь него, как слепой…
Но пока моя тень за тобою следит,
Ничего не случится с тобой.
Чистой лирикой трудно кого-то пронять,
И смешными казаться боясь,
О любви мы привыкли с усмешкой писать,
От самих от себя отстранясь.
Я попробую тоже – мне вовсе не лень
Над собой посмеяться слегка…
Но летит моя тень за тобою, как тень
И серьезнее нет пустяка.
И пускай ты не видишь ее, ну так что ж –
Только был бы ты жив-невредим.
Чистой лирикой тут никого не проймешь,
Но зато ты теперь не один.
И хоть я о любви не умею писать,
Пусть другим удается сполна, –
Не пытайся в толпе мою тень потерять,
От тебя не отстанет она.
* * *
Возможно, Пушкин был чудак,
А, может быть, хитрил,
Что осень упоенно так
И пылко он любил.
А пуркуа б и не любить,
Не выпрядать слова,
Когда вам выпить-закусить
Заботно, только попросить
Приносит няня «А»…
Когда щекочет легкий сплин,
Сопит уютно печь
И можно с девкой средь перин
Возвышенно возлечь,
А после в баньке пропотеть,
Натопленной хитро …
Когда любимое перо
Лежит пока что на з е р о,
Готовое взлететь …
И вот он – Болдинский отрыв,
Классический улёт!
Сей кайф понятен игроку,
Сорвавшему д ж е к - п о т.
Ну что, брат Пушкин, сукин сын,
Была – иль не была …
В обмен на серебро седин
Ты вечной бронзы господин.
Банкуй, твоя взяла!..
Я быть банальной не боюсь,
Я Пушкина люблю.
Хоть, как и он, порой бешусь,
Зато без няни обхожусь,
А осень – не терплю.
А. Гришину
Пахнет яблоком, рассветом,
Малосольным огурцом,
Похмелившимся поэтом
И соседом-подлецом.
Пахнет девушкой любимой,
нежеланным мужиком …
Как нам, тонким и ранимым,
В этом мире нелегко!
Вдох – и вновь заколотило,
Хоть и вовсе не дыши.
Счастлив тот, кому сфартило
С вечным насморком души.
Кто по жизни, как на танке,
Чешет лишнее круша,
Для кого Дантес и Данте
Братаны и кореша.
Их одна проблемка мучит,
Кто писал и про кого:
Толь Боккаччо про Ебуччо,
Толь Ебуччо про него.
Интеллект – большая сила,
Только мало их – таких –
Средь своих ребят-банкиров
И чиновников больших.
Но в заботах их ежовых
Не умолкнет нежный пульс
Докторов наук бомжовых,
Инвалидов от искусств.
Под надёжной, прочной крышей
Есть кормушка.
В ней б а б л о.
Пляшут здесь, поют и пишут
Ностальгически-светло …
Так уж вышло в жизни нашей –
И чем дальше, тем верней –
Свято место у параши
И – Культура – имя ей.
В пост-совковых,
в п о п-совковых
От судьбы – не продохнуть …
И от запахов знакомых
В андеграунд держим путь,
Где
Пахнет яблоком, рассветом,
Малосольным огурцом,
Похмелившимся поэтом
И соседом-подлецом.
* * *
Пора мне вас воспеть, пока не скисло время,
Упертый мой Сизиф, хитрейший Соломон,
Вам, сеющим легко свое святое семя,
Я посвящаю гимн, пока поет гормон.
И рыночный Ахмет, и шкипер из Марселя,
И солнцевский братан, и программист Гордон,
Вам, прячущим в кулак свое святое семя,
Еще одну строфу, пока поет гормон.
Готовы все простить и все отдать, прощая,
Мы тянем с песней вас из дрызг и передряг.
Все те, кто был любим иль просто навещаем,
Мне не дадут соврать, поскольку это так.
Сходясь и расходясь, мирясь и снова ссорясь,
Пока мы есть, для вас не страшен простатит.
И вечно юный Жид, и вечно древний Сорес,
Загнуться без любви вам – точно – не грозит.
Как знать, в каких мирах тела находят души,
Как и своим словам, я им не конвоир…
Но я вас так люблю, всех бывших и грядущих,
Козлы моей мечты, рогатые мои!
* * *
Давай забудем сон дурной.
Проснемся в штате Оклахома.
Кончался год очередной
Очередного перелома.
Гудели съезды,
Гимн гремел,
Глуша кремлевские куранты,
И млели белые, как мел,
В ночи кремлевские курсанты.
Все так же школьников имел
Недвижный Николай Островский,
Очередным фингалом млел
Тишайший Боря Березовский.
Он тройки крепкие носил,
Был битым, но не стал распятым.
И силы древние копил
Отличник вечный в пункте пятом.
Отнюдь не лишняя строфа:
Ведь от Москвы и до Ямала
О скольких, пятая графа,
Ты так успешно обломала…
За щепками не видно леса,
Но слишком высока цена:
Ведь под прицел его обреза
Однажды встанет вся страна.
МАТРОССКАЯ ТИШИНА
Шесть полосок на спине,
Восемь строчек на стене:
Не забуду мать родную
Тут, в Матросской Тишине.
Мама-мамочка моя!
Не гожусь я в сыновья!
Ведь мог бы быть
Другой сыночек,
А получился
Дурень – я…
Эх, роба-робочка моя,
Полосатенькая!
Эх, Москва моя – страна моя,
Любименькая.
Вот щипач, а вот скрипач,
Вот довоенный чудо-врач,
А рядом с ним – его сажавший
Бывший сталинский палач.
Вот священник-старичок
По фамильи Горбачов,
Все он тезке письма пишет,
Помолившись горячо:
Там, из вашего окна,
Площадь Красная видна,
А из нашего окошка –
Только серая стена.
Слышен нам трамвайный «длинь»,
За решеткой стынет синь,
И только ты, душа живая,
Не погасни, не остынь…
Эх, роба-робочка моя,
Полосатенькая!
Эх, Москва моя – страна моя,
Любименькая.
За тебя молюсь я, сыне,
Тут, в Матросской Тишине,
Ведь и тебе не сладко, сыне,
Там, в Кремле ты, как в тюрьме.
Тут охрана – в три ряда
И там охрана – хоть куда,
И все никак нас не покинет
Наша общая беда.
И пусть занозист крестик мой,
И табурет мне – аналой…
Молюсь, чтоб вся страна не стала
Враз – матросской Тишиной…
Эх, роба-робочка моя,
Полосатенькая!
Эх, Москва моя – страна моя,
Любименькая.
Она не знает – знаем мы,
Но ему не скажем мы,
Что доходят эти письма
Лишь до начальника тюрьмы.
Он их за ужином читает
Со смешливою женой,
И, видно, нет другого бога
Над Матросской Тишиной…
А солнце всходит и заходит
Над Матросской Тишиной,
Над Матросской Тишиной,
Да над любимою страной.
* * *
Ты говорил, что ты со мной,
А я одна.
Ты все твердил, что мы в раю,
А мы в бою.
Ты обещал мне только свет,
А жизнь темна…
И я бы выпила с тобой,
Но я не пью.
Вокруг свистят твои слова –
Фантомы дел.
А им давно бы перейти
Пора в дела,
Но ты твердишь, что не сумел,
Хоть так хотел…
А я уж больше не хочу,
Хоть и смогла б.
Уже сбиваются мечты
В осенний клин,
И шансы что-то изменить
Равны нулю.
А ты все лепишь жизнь свою,
Как первый блин…
И я бы спать легла с тобой,
Но я не…
* * *
Над тропой народной вьется
Дух просроченных талонов
Толь на счастье, толь на водку,
То ли – вовсе – на судьбу…
Как не двинуться тут, братцы,
Как не тронуться с приветом
На симпозиум в Гаагу
или в Белые Столбы…
Нынче кто не сумасшедший?
Нынче быть не сумасшедшим
Это также не нормально,
Как мобилу не иметь.
Из палаты Синий Ангел
Полетел по коридору,
Растворился в лунном глюке,
Не замеченный сестрой.
А над Белыми Столбами
Полнолунье, полноцветье,
Пост-июньское пространство
Под себя подмял июль.
Жеребец пасется в поле,
Лес сосет из титьки неба,
Ветерок водой стоячей
Мастурбирует в пруду.
Свет над Белыми Столбами
Забивает нежный, лунный,
Ярким лезвием взрезая
Ночи спелый кабачок.
У неспящего в палате
Широко раскрыты очи,
Видно, сонную таблетку
На ночь выпить позабыл.
Над больничным над кладбuщем
Белый диск ее сверкает,
Точно всех давно уснувших
он стремится разбудить.
* * *
Мне не идет мое лицо.
Ну что же тут смешного?
Зачем вы радуетесь так
Признанью моему?
Ведь не украсть,
Не взять взаймы
И не найти другого…
Ну что поделать,
Стало быть,
Привыкну к своему.
|
