XX век — век беспримерного насилия и жестокости. Его история
— это история трагедий и катастроф: две мировые войны, десятки
революций, гражданских в локальных войн, гитлеровские и сталинские
лагеря уничтожения, расстрелы миллионов верующих и неверующих,
священников и мирян, вспышки насилия и терроризма, ядерные
бомбардировки. В этом веке были пролиты моря крови — больше,
чем за всю человеческую историю. Мир озверел и взбесился,
дух зла отбросил его далеко назад.
Случайно ли, что всё это произошло в XX веке? Уверен, что
не случайно. Хорошо об этом сказал Николай Бердяев: “Наша
эпоха задыхается от злобы, потому что она изменила христианству”.
Измена заключалась в подмене: религия любви была подменена
идеологией ненависти в разных её вариантах, и эта идеология,
разлившаяся по миру, подобно огромному чумному потоку, отравила
сознание миллионов людей. По сути своей она была радикально
антихристианской. Разрыв с христианскими ценностями начался
давно, вызревал веками, но реализовался в полной мере в веке
двадцатом.
Точнее было бы сказать, что наша эпоха изменила не христианству,
а Христу. Христианство само изменялось на протяжении истории,
и не всегда в лучшую сторону. Глубокая духовная болезнь, столетиями
развивавшаяся подспудно, в конце концов привела к кризису
христианства. Это не могло не отразиться на Церкви Христовой.
Церковь, в том числе Русская Православная, далеко не всегда
находилась на высоте своего призвания — надо сказать об этом
прямо. А Христос всегда оставался неизменным. Христос никогда
не покидал нас — это мы Его покинули. И мы за это дорого заплатили.
То, что с нами произошло в XX веке, произошло не потому, что
Бог наслал на нас войны, революции и прочие бедствия, а потому,
что мы бросили вызов Божественному миропорядку. Он устроен,
если угодно, по принципу бумеранга, только усовершенствованного:
сеем добро — получаем ещё больше добра, сеем зло — получаем
ещё большее зло. Такова была воля Творца. Но Его милосердие
беспредельно. Это мы караем себя, а Он нас не карает. Он лишь
попускает, до времени, катастрофы и бедствия, подготовленные
нашими руками, давая нам возможность исправить содеянное нами
зло. Какими Он нас хочет видеть, Он сказал предельно ясно:
блаженны кроткие, блаженны милостивые, блаженны миротворцы.
Господь действует не так, как действуем мы: Он присутствует
в самой глубине нашей жизни. Он берёт нашу боль на Себя,
Он страдает вместе с теми, кого мучают и распинают. Он не
требует, а просит, смиренно просит нас опомниться, покаяться,
начать наконец жить по Его заповедям. Его любовь и милосердие
проявились ещё вот в чём: предельную концентрацию зла, явленную
в XX веке, Он уравновесил предельной концентрацией света.
Воздвигнутые им мученики и святые как факелы освещали собой
ночь XX столетия. Это было в России и в Германии, в Мексике
и в Китае, в Испании и в Камбодже.
Многие из сонма наших новомучеников, жертв Октябрьского
переворота в России, канонизированы Русской Православной
Церковью. Если вспомнить мучеников за веру в годы Второй
мировой войны, надо прежде всего назвать имена Максимилиана
Кольбе, Дитриха Бонхёффера, матери Марии (Скобцовой), погибших
в гитлеровских концлагерях и застенках. Все они отдали жизнь
за “малых сих”, а значит — за Христа. Католик, протестант,
православная, они символизируют собой единство Вселенской
Церкви — вопреки всем разделениям и расколам. В послевоенные
годы мучениками стали Мартин Лютер Кинг, ксёндз Ежи Попелушко...
Последний христианский мученик XX века — отец Александр
Мень. От первомученика Стефана до Александра Меня — так
протянулась через века и тысячелетия героическая цепочка
верных — мучеников и святых, прославивших Господа и прославленных
Им.
Отец Александр Мень — это эпоха в истории Церкви, и она
не закончилась в XX веке, она уходит в будущее. Но земная
жизнь отца Александра протекла именно в XX веке, и это тоже
не случайно. Многие светильники веры были загашены. Россия
стала оплотом не только мирового атеизма, но империей зла
в самом прямом смысле слова. После погрома Церковь едва
могла поднять голову и вынуждена была сотрудничать с безбожной
властью. У неё хватало сил лишь на самосохранение. К тому
же Церковь не смогла избавиться от того, что Бердяев считал
самым большим её грехом, главным корнем бед и страданий
России, — от двоеверия, т. е. от соединения православия
с язычеством. Язычество проявилось, в частности, в безраздельном
подчинении государству, империи, царю или генсеку и в “новом
идолослужении, эпидемическом безумии национализма” (выражение
Владимира Соловьёва).
История подтвердила правоту Николая Лескова, сказавшего,
что “Россия была крещена, но не просвещена”. Октябрь 17-го
показал, что происходит, когда религиозную идею вырывают
из сердца народа: на её место приходит культ диктатора.
“Возврат общества к языческому обоготворению тирана — страшный
откат назад”. Это слова Александра Меня. Но и после смерти
тирана положение оставалось трагичным. “Мы живём сейчас
в последствиях колоссальной исторической патологии, — говорил
о. Александр. -- Важнейшие из этих последствий — дух вражды,
оскудение веры и подмена вселенского узконациональным (точнее,
националистическим)”. К середине XX века стало ясно: чтобы
спасти тяжело больную страну, её необходимо заново христианизировать.
Вот это и было жизненной задачей о. Александра Меня. Естественно,
он не мог сделать это один, но он сделал главное — положил
начало.
Нельзя сказать, чтобы это был его произвольный выбор. Нет,
это была его миссия. Он был избран для совершения этой миссии
и наделён для этого могучим интеллектом, даром проповедника,
гениальной интуицией, непоколебимой верой, силой воли. Время
и место были определены свыше. Он только дал согласие.
Он очень рано осознал своё призвание и пошёл ему навстречу.
Вот его собственное свидетельство (очень редкое, потому
что он избегал говорить о себе): “Я всегда ощущал, что “вне”
Бога — смерть, рядом с Ним и перед Ним — жизнь. Он говорил
со мной везде и всегда... Бог явственно воспринимался личностно,
как Тот, Кто обращён ко мне”. На рубеже детства и юности
Александр остро переживал бессмысленность и разрушимость
мира. “И тогда,— вспоминает он,— явился Христос, явился
внутренне, но с той силой, какую не назовёшь иначе, чем
силой спасения... Тогда же... я услышал зов, призывающий
на служение, и дал обет верности этому призванию. С тех
пор оно определяло все мои интересы, контакты и занятия.
Вместе с этим пришло решение стать священником”.
“Вера от слышания,— говорит апостол Павел,— а слышание от
слова Божия” (Рим 10. 17). Но “как слышать без проповедующего?
И как проповедовать, если не будут посланы?” (Рим 10. 14—15).
Вот о. Александр и был послан для проповеди слова Божия.
Посланный Богом — это апостол.
Для него проповедь — это не только способ духовного просвещения
и, шире, самая подходящая форма евангелизации. Это ещё и
способ поклонения Творцу. Сила его проповедей такова, что
слушающего или читающего их охватывает глубокое волнение.
Его книги, его лекции и беседы — это тоже проповедь, тоже
благовествование и поклонение Богу в Духе и истине.
Что позволяло о. Александру говорить так, как он говорил?
Необычайная близость Христа к нему, постоянное водительство
Святым Духом и, очевидно, мощная поддержка Отца, т. е. благодатная
помощь Триединого Бога, который вёл этого удивительного
человека с самого детства. Предоставим ещё раз слово ему
самому: “Неисчислимое количество раз я узнавал Руку, ведущую
меня. Её действие проявлялось даже в мелочах. Это напоминало
камни мозаики, ложащиеся на заранее подготовленный рисунок.
А над всем — если выражаться выспренне — светила звезда
призвания”.
О. Александр был рукоположен во диаконы в 1958 г., а в
священники — в 1960-м. Таким образом, его служение в священном
сане продолжалось более 30 лет. И все эти годы он жил и
работал по максимуму — с полным напряжением сил, духовных
и физических. Более того, к концу 80-х гг. его духовная
энергия приобрела необычайную, запредельную интенсивность.
Служба в храме, многочисленные требы, общение с прихожанами,
писание книг, статей в журналы и газеты, выступления в школах
и институтах, в больницах, академгородках и у космонавтов,
работа в Библейском обществе, организация воскресных школ
и групп милосердия, ответы на сотни писем, в том числе из
тюрем, до пяти бесед и вечеров в неделю, циклы лекций в
шести Домах культуры, курс библеистики в Историко-архивном
институте, постоянные передачи на радио, выход на телевидение...
Всё било в одну точку, всё было проповедью, всё было подчинено
осуществлению его миссии — духовному воскрешению России
путём её рехристианизации.
Он торопился, потому что знал, что время его сочтено. Надо
было успеть, и он успел. Его проповедь стала приносить ощутимые
плоды. Десятки и сотни приглашений, просьб о встречах. Его
ждали повсюду, его звали на международные конференции и
симпозиумы, его слову жадно внимали. Тысячи и тысячи благодаря
ему обратились ко Христу. Вовсе не стремясь к этому, он
фактически стал общенациональным духовным лидером.
Для о. Александра новая евангелизация России была лишь началом.
Он рассматривал её как рычаг, позволяющий заново христианизировать
всё человечество. Он был убеждён, что мир не выживет без
нового ренессанса, который на этот раз должен развиваться
на духовной, религиозной основе. Вот что сказал о. Александр
за год до смерти на международном симпозиуме в Бергамо:
“Уверяю вас, без нового ренессанса человечество способно
погибнуть за очень короткий срок, потому что, овладев огромными
разрушительными силами, потеряв нравственную ориентацию,
потеряв то, что действительно питало корни культуры, человек
пойдёт по пути самоубийства”.
Мы должны констатировать, что в XX веке человечество шло
именно по этому пути. Технический прогресс оказался вполне
совместим с духовной деградацией. Это победное шествие в
пропасть продолжается и по сей день. Одна лишь чеченская
война способна похоронить для многих людей самые светлые
надежды.
О грозящей человечеству опасности о. Александр предупреждал
многократно и неустанно. Он говорил: “...Не пора ли, наконец,
признать, что мы стали свидетелями мировой гражданской войны
всех “детей Адама”, терзающей его единое тело?” Он подчёркивал,
что глубокий нравственный и духовный, идейный и социальный
кризис порождён разрывом в духовной традиции, забвением
высших, Божественных истоков Добра. “Не удивительно, что
вырвались такие тёмные стихии на поверхность. Они могут
обуздываться только духовным началом. Если этого начала
нет, если человек о нём не имеет представления, — в нём
вылезает зверь. Хуже зверя — демон”. Он надеялся, что человечество
осознает: “...культивируя ненависть — религиозную, политическую,
национальную, — оно раздирает самоё себя. Приближает тот
рубеж, где маячит апокалиптическая катастрофа”.
В конце своего выступления в Бергамо о. Александр повторил:
“Без духа, без веры, без корневого нравственного стержня
развитие человечества обречено. Таково моё убеждение, оно
не просто догматическое, а результат внимательного наблюдения
над тем, что происходит в нашей стране, что происходит в
мире, к чему мы идём сегодня”.
И ещё одно. О. Александр был убеждён, что язычество в “православной
обёртке” (его слова) намного хуже и опасней, чем атеизм.
Честный атеизм не маскируется, он выступает открыто, а язычество,
которое выступает под благочестивой маской, представляет
собой огромный соблазн для человека. Такое язычество приобрело
в России характер морового поветрия, и апостол Христа противостоял
ему всем своим существом.
Проповедь о. Александра не могла не вызвать бешеного —
от слова “бес” — сопротивления врагов Христа. Но нельзя
всё списывать на бесов, потому что силы зла действуют через
людей. Это люди, впустившие в свою душу бесов, погубили
о. Александра. Ложь и клевета, гонения и преследования,
обвинения в ереси и неправославии сопровождали его всю жизнь.
Раньше других поняли смысл того, что он делает, в КГБ, присвоив
ему прозвище “Миссионер”. Современный миссионер, апостол
XX века, должен был проповедовать Христа не тем, кто никогда
о Нём не слышал, а собственному духовно одичавшему народу.
Почти все апостолы Христа приняли мученический венец. Та
же участь ожидала о. Александра. Христианство — не зона
духовного комфорта, а зона риска. Вы не можете безнаказанно
вступить в его пределы: у вас только два пути — в бездну
или в Царство Небесное. О. Александр знал, что рискует,
и рискует смертельно. Знал, что если не свернёт с избранного
пути, его ждёт смерть не только близкая, но и насильственная.
Знал, но не уклонился. Он был свидетелем Господним, а свидетель,
в христианском смысле, это не очевидец, не тот, кто видит
и описывает, а тот, кто жизнью и смертью своей свидетельствует
о Высшей правде, о победе Бога.
Ложью и клеветой с о. Александром было не справиться: слишком
популярен он стал, слишком могущественным было его слово...
Рано утром 9 сентября 1990 г., на пути к храму, о. Александр
был убит сапёрной лопаткой — орудием спецназа.
Крупнейший немецкий богослов Иоахим Иеремиас пишет об апостолах:
“Они должны были возвещать начало эры спасения и атаковать
царство сатаны... Иными словами, они должны — и в этом суть
апостольства — передавать ту же весть, что и Сам Иисус,
и передавать её теми же способами, что и Он: словом и делом.
Одно только слово — это пустой звук, одно только дело может
быть делом дьявола. И у них тоже одно связано с другим в
единое целое. Только в единстве слова и дела являет себя
Царство... Апостолы являются носителями божественного спасения...
Следовательно, в лице апостолов приходит Сам Иисус”.
Это одна сторона апостольского служения, и мы знаем, что
о. Александр, как и его предшественники, нёс людям Благую
Весть, сообразуясь с современными условиями, и что для него,
как и для всех апостолов, было характерно единство слова
и дела. Но есть и другая сторона, о которой уже упоминалось:
миссия апостола связана со смертельной опасностью, со страданием
ради Христа. Тот же Иеремиас писал: “Страдания являются
частью апостольского служения, так как ненависть мира —
это естественная реакция на свидетельство... Последовать
за Иисусом — значит поставить на карту свою жизнь; этот
шаг так же труден, как последний шаг приговорённого к смерти...”
Мы помним слова Христа: “Кто хочет душу свою сберечь, тот
потеряет её; а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия,
тот сбережёт её” (Мк 8. 13). И ещё: “Будете ненавидимы за
имя Моё; претерпевший же до конца спасётся” (Мк 13. 13).
Очень важно и другое: человек, теряющий душу (т. е. жизнь)
ради Христа, спасает не только себя, но и множество людей
вокруг себя. Если говорить об о. Александре, то он обратил
ко Христу и спас десятки тысяч — тому есть много свидетельств.
И недаром его книги пользуются огромным спросом не в одной
лишь России, но и за её рубежами, недаром они изданы уже
большими тиражами в Европе, в Северной и Латинской Америке.
Эти книги имеют свойство зажигать сердца и привлекать к
Господу всех, кто открыт для Благой Вести.
Священник, жизнью и смертью своей прославивший Христа, прославил
и Русскую Православную Церковь, которую он любил и которой
был глубоко предан. Он совершал своё служение и свою миссию
именно в лоне Церкви и всегда подчёркивал это. Все попытки
противопоставить его Русской Православной Церкви — а они
предпринимаются снова и снова — злонамеренны и бессмысленны.
Он уже навеки принадлежит к числу святых, в земле российской
просиявших.
Архиепископ Иоанн Сан-Францисский назвал о. Александра “пастырем
добрым”. Но мы помним слова Христа: “Пастырь добрый полагает
душу свою за овец” (Ин 10. 11). Так и произошло с о. Александром.
Он принёс себя в жертву добровольно и осознанно. “Отдать
себя до конца — это и есть совершить евангельский подвиг”,—
так он сказал за неделю до своей гибели о матери Марии (Скобцовой).
Так мы можем сказать о нём самом.
Христианский мученик — всегда мученик за веру. Мученик
свидетельствует своей кровью верность Христу. Жертвуя собой,
он следует за Христом, принимая участие в Его победе над
смертью. Такое свидетельство составляет основу и жизнь Церкви.
В акте мученичества христианин выходит, экзистенциально
и духовно, за рамки чисто человеческого и вступает в Божественные
пределы. Это становится возможным потому, что его ведёт
Тот, Кто открыл людям тайну Божественной любви.
Любовь — главный дар Святого Духа. О. Александр называл
Евангелие вестью о любви, а саму любовь — величайшей динамической
силой на пути преображения человечества и мироздания. Но
путь любви — тернистый путь. Любовь всегда жертвует собой,
и тут надо говорить не только о мученичестве, но и о святости.
Одно с другим неразрывно связано. Как говорил Георгий Федотов,
“святые неизбежно становятся мучениками”. Стать мучеником
— значит засвидетельствовать свою любовь не только ко Христу,
но и к людям, ближним и дальним. Святость — это актуализованная
в человеке любовь Божия, направленная на спасение людей.
Именно такой любовью горел о. Александр.
Святой, по его словам, — не безгрешный человек, но человек,
посвятивший себя Высшему, посвящённый Богу, служащий Богу.
Святые и праведники, говорил он, “спасают нашу страну и
всю нашу землю от гибели”. Исполнив великую заповедь Христа,
став свидетелем Истины, он сам присоединился к сонму святых.
Неканонизированный святой всё равно прославлен Богом.
За год до смерти о. Александр писал: “Сегодня, как и вчера,
я чувствую себя только орудием в Божиих руках”. Его воля
всегда была в согласии с Высшей волей. Вера в спасительность
Замысла Творца позволяла ему безбоязненно глядеть в будущее.
Вот его слова: “Я глубоко верю в конечную победу света и
добра. А как это будет, меня не очень заботит”. “Совершенная
любовь побеждает страх” (апостол Иоанн). Любовь Александра
Меня и была совершенной.
Митрополит Сурожский Антоний однажды заметил: “Отдавать
свою жизнь — вовсе не значит умирать; это значит жить”.
Владыка Антоний имел в виду, конечно, жизнь вечную, неразлучную
жизнь с Богом. Он прав, потому что любовь — это путь к бессмертию.
В этом смысл слов Габриэля Марселя: “Сказать кому-нибудь:
“Я тебя люблю” — это то же самое, что сказать: “Ты никогда
не умрёшь””.
Я думаю, каждый из нас мог бы сказать отцу Александру: “Я
тебя люблю”.
Владимир Илюшенко
